В третью стражу [СИ] - И Намор

    "Предупредили". - Поняла она, когда увидела "комитет по встрече".

    Встречали двое. В штатском. Один повыше, другой... - пошире, Назвали пароль, представились - лейтенант Таковский, лейтенант Сяковский: "Будем сопровождать вас, товарищ, до Москвы".

    Когда садились в машину, уже темнело. Васильевский остров, Большой проспект... Мест этих Таня не знала, но догадалась, что едут к мосту. А он оказался совсем темным, и реки невидно - лишь белый лед отсвечивает сквозь мглу, и темная громада Зимнего дворца. А вот Невский проспект узнала. Пошел мелкий снег, заметелило. Заснеженный, темный город. Чужой, незнакомый, производящий тягостное впечатление. Или это настроение у нее такое случилось? Московский вокзал, депутатский зал.

    "ВИП - персона", - прокомментировала мысленно Татьяна, но усмешки не вышло.

    - Здесь подождем поезда, сообщил лейтенант, что повыше - Татьяна их фамилии пропустила мимо ушей - "Сергеев, Семенов? Семен Сергеев или Сергей Семенов?"

    - Хотите есть? - спросил другой, тот, что пошире - "Михаил"

    - Нет, на корабле успели пообедать, - ответила Татьяна. "Вовремя "коллега" посоветовал-напомнил: в городе еда другая будет".

    Сели в "Красную стрелу".

    "Слава богу, хоть купе, пусть и с мужиками". Ну у этих "мужиков" работа такая...

    Лейтенанты бдели-бдили по очереди. В Твери, которая Калинин, Татьяна проснулась, - вышла из купе, и сразу подхватился и Миша, - "курить очень хочу"...

    Белая ночь в Петербурге? - Черный день в Ленинграде!

    ***

    Москва встретила ярким солнцем и легким морозцем.

    "Семьсот километров, а светает на два часа раньше". - Подумала Татьяна, выходя на перрон Ленинградского вокзала.

    Впрочем, никакой самостоятельности. Их встретили у вагона.

    - Машина на стоянке, сказал встречавший - молоденький паренек в пальто и ушанке - отобрав у лейтенанта второй - Танин - чемодан.

    Мотаясь по Европе, Татьяна не испытывала особенного удивления и "времннОго" шока у нее не было: заграница, там все другое! А тут вдруг накатило. Площадь трех вокзалов не изменилась, во всяком случае, на быстрый взгляд. А вот "трех зубов" - Внешэконом и Альфа банков за Каланчевкой не оказалось, и это было как удар под дых. Не было и сталинской доминанты - гостиницы "Ленинградская". И вообще, как показалось Тане, город стал как-то ниже и больше похож на ее родной приволжский провинциальный городок.

    "Извозчики!" - Удивленно порадовалась Татьяна, обратив, наконец, внимание на попутный и встречный "транспорт".

    - "От Сокольников, до Парка на метро" - непроизвольно напела вслух.

    - Давно в Москве не были? - спросил шофер, почувствовав настроение.

    - Кхх...- кхх... - закашлял лейтенант Миша.

    - Молчу, молчу - замахал руками, бросив "баранку", водитель.

    - Рули! - строго сказал Семенов-Сергеев.

    В управлении встретил начальник отдела.

    - Свободны, - сказал лейтенантам. - Как добрались? - а это уже Жаннет.

    - Спасибо, неплохо, в море, правда, покачало - чуть не умерла. - Улыбнулась Татьяна.

    - Ну, для умирающей вы неплохо выглядите! - Сухо заметил Штейнбрюк[132]. - Что ж, добро пожаловать домой!

    - Спасибо, - разговор ее не "напрягал", Жаннет была рядом и все, что требовалось, "подсказывала в режиме реального времени.

    - Так, - кивнул Штейнбрюк, одетый по какой-то оказии в форму. - Поживете пока в гостинице при управлении. Пишите отчет, подробный. Про Вальтера уже знаем, но хотелось бы знать подробности вашей встречи. Идите, вас проводят. Жду завтра в 20-00.

    - Слушаюсь! - Татьяна от такого тона аж вытянулась и готова была "щелкнуть каблуками", но каблучками, что на ней, не щелкнешь, да и не умеет она эдак-то.

    Ее проводили - "Отконвоировали?" - в гостиницу. Не гостиница, разумеется, - одно название - скорее общага. Маленькая комнатка с зарешеченным окном, спартанская обстановка. Вешалка-стойка у двери. Две кровати с металлическими набалдашниками в виде шаров, две тумбочки. Квадратный стол у окна, два стула при нем, а на нем пустой граненый графин, стакан, числом один, стопка линованной бумаги, перо и чернильница-непроливайка. Шкаф. Дверь в туалетную комнату, умывальник.

    "Оооо! "Хол"-"Гор" - - Похоже номер "люкс"! Даже теплая вода есть, и на том спасибо!"

    Сопровождающий сухо проинформировал: "Обед и ужин вам принесут из столовой. Если что-то понадобиться сообщите дежурному сержанту на входе".

    "Вот так, примерно..." - мысленно сыронизировала Татьяна - "Внутренняя... гостиница?"

    ***

    Крутится пластинка. Шипит. "Танго... в Париже танго..." И комната вращается вокруг нее, а патефон испорчен, испорчен... тянет мелодию, растягивает слова... Тааанннгооо... Долго, медленно, искаженным, размазанным во времени и пространстве собственным ее голосом, превращающимся в низкий, чужой.... Мужской? Мужской, разумеется, капитан Паша - мужчина. Мужчина?

    "Ах, да. Мужчина... ведь мы о НЕМ!"

    - Где это произошло? - приходит вопрос из темноты слева, но отвечать надо куда-то вправо, потому что комната...

    - Что именно? - "Ох... Это ее голос? Господи прости! Да, разве же у нее такой противный писклявый голосок?"

    - Вы сказали, к вам подошел мужчина...

    "Свет в глаза, - слепит, - кто это спрашивает? - Знакомый..."

    - А! - Да, да. Мужчина. - "ОН. Даже в подсознании безымянный ОН. ОН. ОН. ОН... Мне страшно - это Жаннет - УЙДИ!!!". - Не знаю. На улице.

    - На какой улице? - Штейнбрюк? Может быть, но почему говорит из-за ее правого плеча?

    - Не помню. - "Ну как можно запомнить улицы в чужом незнакомом городе? Она что телефонный справочник?" - Н-н-е знаю. Я в Антверпене раньше не... не бывала. Только карту...

    "Это карта города, - тетка в шерстяном жакете, сложенный вчетверо лист. - Ты должна запомнить основные направления... Порт, вокзал, гостиница..."

    - Он говорил по-немецки?

    "Что? Кто?!"

    - Нет, - качает она головой, от этого движения комната начинает вращаться быстрее. Быстрее, еще быстрее... "Танго, в Париже танго!" - Нет! Он заговорил со мной по-французски.

    - Что он сказал? - Справа.

    - Он говорил по-французски? - Слева.

    - Припомните! Что он сказал? - Штейнбрюк.

    - Он... ска... Прошу прощения, мадемуазель... Нет, наверное, "извиняюсь". - "Ах, как крУжится голова, как голова... кружИтся!" - Мне кажется, он сказал: "Извините, мадемуазель, но мне надо с вами поговорить". Что-то такое.

    - Где это произошло? - Из-за спины.

    - Что?

    - Где он к вам подошел? - Слева.

    - Он говорил по-немецки? - Справа.

    - Я же сказала, не помню! - "Боже, какая пискля!"

    - Не помните, на каком языке он говорил?

    - Нет.

    - Так, где он к вам подошел?

    - Не помню.

    - Ну, хотя бы в какой части города? - Опять Штейнбрюк.

    "ОН..."

    - Сэйнт ...Амадеус?

    - Может быть, Синт Амандус? - Предлагают из-за спины.

    "В танго, в парижском танго..."

    - Да, точно. Синт Амандус.

    "Я подарю вам сердце в танго..."

    - Как он выглядел?

    "А ночь синяя, и сладкое вино... Господи!"

    - К... кто?

    - Этот мужчина. - Снова Штейнбрюк. Спокоен, деловит, равнодушен...

    "Машина..."

    - Высокий...

    - Насколько высокий? - Слева.

    "Ведь ОН высокий? Ведь так? О, да. ОН теперь высокий..."

    - Н-ну, у меня были туфли на низком каблуке, - она пытается вспомнить, но перед глазами несется круговая панорама комнаты, смазанная скоростью и визгом разогнанного до высоких оборотов мотора. - Я... мне кажется... я не доставала ему до плеча...

    - Метр восемьдесят, примерно. - Предполагает капитан Паша справа.

    - Да, возможно.

    "Возможно... Скорее всего... Где-то так... Метр... и еще... почти метр... ОН..."

    - Итак, он подошел к вам. - Слева. "А кто устроился на подоконнике слева? Знакомое лицо..." - На кого он похож?

    - Ни на кого.

    - Можно предположить, что он француз? - из-за спины.

    - Нет, - трясет она головой. - Нет. Если только не из Лотарингии или Нормандии...

    - Значит, сразу видно, что немец. - Кивает Штейнбрюк. - Типичный немец, не так ли?

    "Сколько раз он ее об этом спрашивал? Десять, двадцать? И еще художник рисовал ... два раза? Или, нет. Кажется, три... Или мне это только приснилось?"

    - Или голландец. - Говорит она, но губы и язык не слушаются, и горло способно, кажется, издавать только хрип. - Или... или бельгиец.

    - Он хорошо говорит по-французски? - Справа.

    - Грамотно, - отвечает она. - Небыстро, но... он ошибается... не часто, но... иногда. Достаточно, чтобы... И акцент...

    - Акцент немецкий? - Из-за спины, хлестко, угрожающе.

    "Сукин сын! Выблядок!"

    - Нет, еврейский! - Выплевывает она вместе с густой слюной.

    - А по-немецки он с вами говорил? - Штейнбрюк невозмутим, холоден, деловит. И предельно вежлив. Ни ругани, ни перехода на "ты", ничего...

    - Нет. - Выдыхает она с силой, пытаясь прочистить горло. - Ни слова.